Не чета ведовству [СИ] - Анчутка

не поминать, а то не ровен час обидится, или и того хуже — покажется. Хотя плохого про домовых и не говорили, все же чересчур близкое знакомство с ними считалось излишним, вот люди и остерегались. Правда, Прасковья ни о каких домовых знать не желала и домочадцев своих приучила к строгому рационализму. Поэтому Васька об этом загадочном суседке представление имела весьма смутное и вообще почти забыла о его существовании.

— А вот он тебя своей заботой не оставил, — хитро сказала Яга. — Очень уж они, домовые, любят, когда о них хозяева избы пекутся, а пуще всего — когда их подкармливают. Оно и понятно, хорошее обращение даже бессловесные твари понимают. Еду, тобой оставленную, он ночью с удовольствием съедал, ну а днем в благодарность помогал, как мог. Единственная ты в доме осталась кровная родственница хозяина, да еще и обращалась с ним ласково, хотя сама о том не ведала, вот он и старался.

— Почему же тогда с рукоделием не ладилось? — совсем запуталась Васька.

— А за рукоделие домовой ответ не несет, — ответила бабка. — О кикиморе слышала?

Девушка покачала головой.

— Это которая болотная? — неуверенно предположила она.

— Сроду она болотной не была, — возразила Яга. — Это ее вы, люди, так прозвали, неизвестно, почему. В избе она живет, страсть как рукоделие всякое любит. Бывает, ежели с домовым они сладятся, то живут как супруги, и в доме тогда мир и порядок. Бывает, что живут просто как добрые соседи, и тогда тоже хорошо. А ваша кикимора, по всему похоже, невзлюбила тебя — домового ты обхаживала всяко, еду и питье оставляла, а ее, получается, обходила. Вот она и взялась тебе вредить.

— Как же быть теперь? — растерялась Василиса. — Я-то про кикимору и знать не знала, а, выходит, обидела…

— Надо подумать, — призналась Яга. — Кикимору едой не задобришь.

Некоторое время бабка отрешенно смотрела в окно, потом со вздохом принялась готовить обед. Васька кинулась помогать, молча, чтоб не отрывать старуху от размышлений. Поев, девушка пристроилась с куделью на лавке, а Яга, почесывая прощенного и разомлевшего Баюна за ухом, села у печи. Через некоторое время Яга обратилась к Василисе:

— А какое рукоделие тебе больше всего по душе?

Пришел черед Василисы задуматься. Особого пристрастия она ни к вязанию, ни к прядению не испытывала, отчасти потому, что получалось всегда плохо. С кружевами то же самое — мороки много, а толку мало, у Агафьи вон как затейливо выходит, и то сидит над работой, не разогнувшись. Когда еще Василиса так сумеет, да и зачем две кружевницы в доме. Вот разве что…

— Маменька у меня, пока здорова была, шила хорошо, — промолвила девушка. — Меня немного научила, и куклу ту обережную мы с ней вместе сработали… Тогда у меня ловко получалось, аккуратно, маменька хвалила. А уж после я и не пробовала, у Прасковьи шитье не заведено было, а раз у меня все рукоделие из рук валилось, то я и не просила мне ткань давать.

— Значит, попробуем, — решила Яга. — отправлюсь-ка я завтра поутру на рынок, прикуплю провизии какой-никакой да тканей разных. Думаю я так — надобно тебе для кикиморы подарок изготовить. Только абы что не подойдет. Кикимора и сама рукодельница, ей угодить непросто. В своем доме у тебя точно ничего не получится, она тебе мешать будет, не то что изделие закончить — даже научиться толком не даст. Придется тебе, видно, у меня пока пожить, наловчиться с шитьем-то, а я уж за тобой присмотрю и все покажу, что сама умею.

Услышав это, Василиса немного опечалилась. У бабки оказалось неожиданно хорошо, но по домашним девушка скучала. Да и они там как — волнуются, поди… Но, услышав о Васькиных сомнениях, Яга о возвращении домой даже слышать не захотела.

— Раньше надо было думать, — ехидно отчитала она девушку, — когда среди ночи из дому убегала из-за пустой болтовни. Сейчас ты как туда вернешься? Что расскажешь о том, где была? Какими глазами будешь на домочадцев смотреть? Позору им от людей не обобраться, что младшая дочь в семье невесть куда на неделю исчезала.

Василиса понуро молчала, а старуха продолжила:

— Ты у них сейчас на шее сидишь. С хозяйством они бы и без тебя справились. А вот если явишься и объяснишь, что, дескать, слыхала давным-давно от маменьки про швею-мастерицу, да в ученицы к ней подалась, чтобы помочь родным по мере сил, а в придачу еще и работу свою покажешь — тогда разговор другой будет. Похвалить тебя за такое самоуправство, конечно, не похвалят, но хоть перед соседями станет не зазорно.

С доводами бабки не согласиться было сложно, поэтому на том они и порешили.

* * *

На следующий день Яга проснулась рано утром, выкатила ступу и поднялась над избой. При себе бабка имела большой кусок бересты и несколько угольков. Обозначив по центру куска несколькими штрихами свою избу, Яга полетела кругами, все увеличивая радиус и скрупулезно нанося на бересту все тропинки, стежки и дорожки. Нарисовав план окрестностей, бабка вернулась на полянку, наскоро позавтракала и, как и собиралась, отправилась в Тридесятую столицу. Предоставленная сама себе Васька прибралась в избе и принялась за стряпню. Памятуя о домовом, примечала, насколько сложнее обходиться без его помощи. Выходило, что домашняя работа у нее и у самой получается неплохо. Пообедав на троих с Баюном и Колобком, девушка взяла вышитое накануне полотенце и продолжила работу — надо было освежить в памяти полузабытую маменькину науку.

За этим нехитрым занятием время бежало быстро. За окном начало темнеть. Спохватившись, что Яга уже вот-вот вернется, Василиса отложила шитье и начала накрывать на стол.

Все почти было готово, когда Васька заметила, что воды в избе совсем не осталось. Подхватив ведро, она торопливо пошла сквозь сгущающиеся сумерки к роднику.

Набрав воды, девушка ненадолго остановилась и залюбовалась окружавшим ее вечерним лесом. Птицы и звери понемногу затихали, устраиваясь на ночлег. Деревья стояли задумчивые и таинственные, а в просвет между ветвями виднелось прозрачно-синее небо. Пахло нагревшимися за день смолистыми боками елей и сосен. У берегов родника стелились жиденькие нити тумана. Девушка мечтательно вздохнула, подняла ведро и медленно побрела по тропинке.

Внезапный громкий топот испугал ее так, что ведро выпало из рук. Ледяная вода плеснула на ноги, но Васька даже не заметила этого, тревожно прислушиваясь: по чаще с шумом и топотом кто-то скакал. Наружность всадника на этот раз увидеть не удалось — неизвестный продирался через лес в стороне от нее и на глаза не показался. Когда